Он был титулярный советник… - читать порно рассказ онлайн бесплатно

— Лянусик не хочет одеваться, правда? Лянусик хочет наоборот, Лянусик хочет раздеваться, — и вновь потянул с нее джинсы.

— Не надо, — попросила Ляна.

— Оставьте ее, — вдруг твердо и глухо сказал Головастиков, подойдя к ним вплотную.
Никто никогда не слышал от него таких интонаций.
— … Отойдите от нее, быстро! Не переживайте, Ляна, я не смотрю на вас.

— А чего вы тут ваще… раскомандовался! Это не ваша собака!… Я понимаю, что вы типа препод и все такое — но если ты, блядь, не…
— Юрик! — оборвала его Ляна. — Хватит. Пойдем.
Она сбросила с себя руку Юрика, нагнулась, свесив разрисованные сиськи, подняла из листьев одежду и туфли, оделась, обулась — и пошла к главной аллее, ни на кого не глядя.
Головастиков шел за ней, сутулясь и держа руки в карманах.
— Вввася! Все испортил, блядь, — тихо сказал Юрик, наступая ему на ногу.
***
Ляна вернулась в свою контору, ее ухажеры — в свою.
Головастиков свернул в сторону, но ноги сами втащили его в универ и сами вывели к заветной двери. Под ней он замер — но та вдруг открылась, и вышла Ляна.
— Ввв… вы? Василь Иваныч, ну что вы… Вы ко мне?
Пару секунд длилась пауза.
— … Ну входите, чего уж там. Входите-входите! — прикрикнула она на застывшего Головастикова, дерзко тряхнув гривой.
Щеки ее были красными, в глазах плясали сумасшедшинки. — Входите. Сделать вам кофе? Вам Кузька «здрасьте» говорит. Кузька, не сочиняй: ты уже съел столько, сколько я не съем. На жалость бьет, паршивец…
В конторе никого не было. Головастиков вошел вслед за Ляной, пристально глядя на нее.
— Ну и чего вы? Падайте. (Головастиков не шевельнулс) Погодка, а? Нравится вам? Я как пьяная, — Ляна нервно рассмеялась. — Не знаю, что это со мной… Чего вы засели в кустах, как фашист? Пошли бы с нами, мы же не кусаемся… Я вообще с ними не тусуюсь, это сегодня только… — почему-то оправдывалась Ляна. — Ну чего молчите?!… Скучно?

— Нет, — прохрипел Головастиков.

— А по-моему, скучно. Такая погода, ну благодать просто, а вы как шкаф вот этот, ну честно… Вы чего это самое?… Вам не нравятся женские фото с легким налетом эротики? Вы очень правильный и… и всегда моете руки перед едой, да? А вот так? Ууууу!..
Красная, взвинченная Ляна вдруг сорвала блузку и боднула Головастикова черными пиками в бюстгальтере.
Головастиков попятился.
— Ага, страшно, страаааашно? Испугались? Ну ничего, ничегоооо… А это что такое? А? А? Улика преступления? — Ляна увидела бугор под брюками Головастикова, ткнула в него пальцем и отпрыгнула, как от зверя. — Ага! Ага! А вот так? Вам нравится бодиарт? Зацените узорчик!… — и Ляна, зажмурившись, оголила грудь.
За стеной раздалось шуршание, толчки и приглушенное «да ты шо! дай мне!…», но Ляна ничего не слышала. Воинственно тряся сосками, она дразнила Головастикова, наступала на него, улыбалась ему шалой улыбкой, слепила пунцовыми щеками… Головастиков пятился, пока не уперся в дверь.
— Ууу!… Не сбежишь. Не пущу. Стоять. — бормотала она, приседая перед ним на корточки. — Где наш поводок? Аааа… Ууу, какой длинный! Таааак… А ну пошли! Пошли-пошли!
У бедного Головастикова помутилось в голове: Ляна добыла его член вместе с яйцами, длинный, торчащий вперед, как вешалка, взялась за него — и потащила Головастикова к своему столу.
Подведя туда, она толкнула его так, что Головастиков сел прямо на стопку бумаг.
— Что вы делаете, Ляна? Что вы делаете? — бормотал он.

— Как что? Не видишь — схожу с ума. Уже сошла. Щас и тебя сведем. Ну-ка… а так? А вот тааак?… — Ляна обхватила ладонью его член и стала мягко надрачивать, заглядывая ему в лицо.
Головастиков закрыл глаза. Пальцы Ляны месили ему яйца, сновали по его члену, подминая горящую кожу, окутывая электрическим коконом, жгучим и пьяным, как пунш…
Вдруг его пронзила влажная искра.
Она обволокла, облепила сразу со всех сторон, проникла вовнутрь, в недра — и стала щекотаться в нем, как дрожащая капелька. Головастиков захрипел и открыл глаза: Ляна лизала ему член широким влажным языком, обтягивала его губами и жалила в уздечку, упоенно мотая головой.
— Ляна… Ля… Агггррр… — пытался сказать он ей, но было поздно: капелька лопнула, ударив огнем в тело, — и из его члена, как из брандспойта, вылетели белые струи, выплеснувшись прямо в лицо Ляне.
Они били ей в нос и в глаза, стекали у нее по лицу, по губам, по рисунку на щеке, оседали на волосах, на бровях, на ресницах; Головастиков хрипел в агонии, — а Ляна остолбенела, держа по инерции его хозяйство и удваивая его муку. За стеной отозвался ответный стон, как эхо, — но Ляна ничего не слышала и не видела.
Он обстреливал ее, наверно, минуту или больше, пока Ляна наконец не сообразила отодвинуться. Последние струи вылились на пол. Кузька подбежал к лужице, понюхал ее и фыркнул.
— И… и что теперь делать? — спросила Ляна, облепленная тягучими каплями, когда Головастиков с хрипом выпустил воздух.

— Что делать? Не знаю. А что в таких случаях делают? — улыбнулся он.
Удивительно, но из его голоса вдруг исчезла гнусавость, будто ее смыла лавина, прочистив
Волосы ее смешались с листьями, и вся она была в листьях, в рогатых кленовых золотинках, залетавших ей на грудь и на бедра. Головастиков смахивал их и облизывал ей тело, жадно всасываясь губами в соски и в живот, и непрерывно говорил ей что-то — а она отвечала ему, выгибаясь, как пантера:
— … моешь… меня…

— … горькая… от листьев…

— … прополощешь дома рот… аааа…

— … зачем… вкусно…

— … у тебя… шершавый… как у собаки…

— … я и есть собака…
Ветер усиливался, раскачивая деревья, как качели, — и с ним ускорялась возня тел, вывалянных в листве. Любовники толкали друг друга, тискались, боролись, терлись телами, непрерывно говорили что-то, улыбались и смеялись; Юрик был готов отдать половину своих оргазмов за то, чтобы узнать, о чем они говорят, — но ветер глушил слова и нес их к густому небу, синему, откровенному до неприличия, как голая щель Ляны и ее набухшие, зацелованные груди с бледным, наполовину смытым рисунком:
— … драчун… я тебя… в ментовку…

— … совращаешь… рабочее время…

— … вылечи прыщи… тогда буду… каждый день…

— … отращивал их… для тебя…

— … колючий… и перегаром… Ииии! — Ляна толкнула Головастикова, тот ее — и они покатились с пригорка, голые и пыльные.
Сверху пробивались солнечные столбы, сверкая в листьях и в волосах ошалевших любовников. Скатившись в кучу листвы, они подбрасывали золотые ворохи в воздух и обсыпали ими друг друга, охрипнув от смеха. Голая Ляна, встав на четвереньки над Васильиванычем, закапывала его в листья и пищала от восторга, а тот покорно тонул в пыльном ковре, — но вдруг обхватил ее и повалил к себе.
Они смеялась навзрыд, как психи. Пунцовая Ляна молотила Головастикова кулаками, а тот властно держал ее и целовал ей глаза… Постепенно губы их слепились, тела вытянулись в листве, как в перине, руки Ляны оплелись вокруг шеи Васильиваныча — и его крепкие ягодицы, красные от ветра, стали ритмично сновать вверх-вниз.
«Ебет ее» — подумал Юрик, и почему-то похолодел. Ветер ревел, как целый хор демонов. Солнце, вынырнув из тучи, осветило овраг, и в нем — пульсирующие бедра Головастикова и Ляну, зарытую в золотой ковер; Ляна сверкала шалыми глазами и молотила ногами по листве, изнемогая от сладости; ее стоны перешли во всхлипывания, затем в скулеж — и в хриплый вой, прорезавший вой ветра. Ягодицы ее любовника сновали так быстро, что слились в вибрирующее пятно…
Юрик хотел переглянуться с друзьями — но, обернувшись, не увидел никого.
На миг жуткий холодок кольнул его; но тут же Юрик понял, почему ребята ушли, и сообразил, что ему тоже давно пора уходить.
Он отошел метров на десять, — но не выдержал и вернулся, смертно желая еще раз взглянуть на голую Ляну. Ему повезло: Головастиков встал, и Ляна лежала перед ним, закатив глаза. Груди ее, измученные и затисканные, расплылись в стороны, ноги были раздвинуты, и Юрику был виден край рельефной щели, растопыренной и блестящей от соков.
Он думал, что они будут одеваться — но Головастиков что-то сказал Ляне, и та встала на четвереньки, свесив покрасневшие груди. Ее распахнутая щель, влажная и багряная, как листья ореха, смотрела прямо на Юрика.
Тот схватился за штаны, — а Головастиков обнял Ляну, стал тереться об нее, что-то говоря ей, обцеловал ей бока и спину — и гладил ее щель обмякшим членом до тех пор, пока тот не выпрямился и не вплыл вовнутрь.
Ляна ныла и бодала землю головой. Ее розовые, надоенные груди мотались, как колокольчики, и все тело гнулось в тон ветру. Головастиков хватал ее за бедра, за бока, за плечи, стараясь вмять в себя, и ускорял напор. Вскоре он так разошелся, что Ляна обмякла и упала на живот. Растопырив ее, он продолжал свое дело, ероша ей волосы и целуя затылок.
Ляна вилась под ним, взбрыкивая ногами; лицо ее было зарыто в листву, и волосы смешались с пестрым ковром, будто ее голова росла прямо из земли. Она выла, как зверь, тоненько и надрывно, почти навзрыд, и Юрик подумал бы, что она в истерике, если бы не знал, что именно такие звуки сопровождают высшее блаженство женщины.
Озверевший ураган обдувал любовников и осыпал их золотом. Их тела, красные от ветра, гнулись и катались в центре гигантской карусели, гудевшей медным гулом. Юрик, давно испачкавший штаны, попятился назад, к аллее: ему вдруг показалось, что он без спросу подсмотрел какой-то магический ритуал — и суеверный холодок погнал его прочь, нарастая вместе с ветром.
Едва не заблудившись, Юрик выбрался из кустов и зашагал к универу, вжав голову в плечи. Спина ждала удара, и Юрик еле сдерживался, чтобы не ринуться галопом, спасаясь от демонов, гудевших в ветвях.
***
С тех пор Ляну и Васильиваныча никто не видел.
Только четыре