Девочка-осень (1 часть: Путешествие в страну Северо-Востока)

Откровенный эротический порно рассказ доступен для чтения и скачивания. Скачать его можно под историей, в отдельном блоке.

    Когда льет нудный затяжной дождь, когда мертвые листья пожухлым ковром устилают мокрый асфальт, когда тоскливо на душе и грусть не молчит, я достаю из потайного ящика письменного стола конверт с коротким письмом и фотографией.
    Молодая красивая женщина стоит на берегу моря, ветер развевает ее длинные черные волосы, треплет подол платья, а глаза смотрят мне в душу, словно говоря «я помню тебя, не забывай обо мне».
Политико-географическая фантасмагория для заметания следов.

    Когда в начале 1985 года больничная палата К.У.Черненко была оформлена как избирательный участок, чтобы полумертвый генсек в полубессознательном состоянии проголосовал бы под телекамерами за нерушимый блок коммунистов и беспартийных, знающие люди предположили – «пятилетка пышных похорон» продолжится в самом скором времени. Но они не знали, что знахарь-целитель родом с Крайнего Севера Дальнего Востока уже начал работать над материальным и астральным телом Константина Устиновича, продлил ему жизнь на целое десятилетие, и добился для своего региона невиданных преференций. После его смерти разваливаться начал не СССР, а РСФСР: потребовали отделения и выплаты контрибуции за века оккупации Бурятия, Якутия, Корякия, Эвенкия. А вдохновителем, идеологом, лидером стала мятежная Чукотская Республика (ЧР), граждане которой были возмущены непрекращающимся валом анекдотов про чукч. И потянулись долгие годы вражды и конфликта, карательных походов союзных войск и ответных зверств инсургентов.
Звонок без ответа.

    Тем летом я отдыхал на Белом море, ухаживал на пляже за двумя сестричками из Украинской ССР, одна была полненькая и веселая с тремя детишками, другая стройная, одинокая и строгая. Внешне мне больше нравилась вторая, характером — первая, но намеки на встречи вне пляжа я делал и той, и другой, впрочем, не особо печалясь тем, что первая отговаривается невозможностью оставить ораву детей без присмотра, а вторая — недопустимостью вольного поведения для примерной комсомолки.
    Как-то вечером раздался звонок на мой мобильный телефон с незнакомого номера. «Ага, кто-то из сестричек созрел, интересно, кто же?» — подумал я. «Алло, алло! Я слушаю, говорите». Молчание. Отбой.
    Перезваниваю. Сразу же сбрасывает. Еще раз. Снова сброс. Я недоумеваю, зачем было тогда звонить? Приходит смс-ка: «Извините, я ошиблась номером. Но у Вас приятный голос».
    Голос мой обе сестрички знают. Действительно кто-то ошибся? На третью попытку дозвона следует смс-ка «Я не могу сейчас говорить, простите, пожалуйста».
    Насильно мил не будешь, и через несколько дней я почти что и забываю об этом эпизоде.
Звонки с ответами.

    Смс-общение вспыхнуло заново уже после того, как я вернулся в свой родной город Утинореченск, на берегу реки Кайлаб (река великого селезня, в переводе с ненецкого), которая фактически была границей между мятежными и советскими территориями.
    Раз в неделю, потом раз в день, потом гораздо чаще, становится настоятельной потребностью написать ей что-то, прочитать ответ, пошутить над чем-то, рассказать что-то умное или забавное, выслушать очередной комплимент эрудиции и обаянию.
    Затем уже беседы по телефону. Впечатляет особенность ее голоса, будто она бежала к звонящему телефону и отвечает запыхавшись. Каждое слово произносится очень взволнованно и с придыханием. Не думаю, что это делалось умышленно, для придания романтического флера, скорее могу предположить незначительный дефект дыхательно-речевого аппарата. Но меня такая интонация очень возбуждала. Так и чудилось, что это женщина в пылу страсти отвечает мне короткими и взволнованными репликами. Это было приятно!
    Неприятным же оказался тот факт, что Лариса (реальное имя по понятным причинам не называю) жила по ту сторону Речки. В самом логове сепаратистов, грозном городе Анадыре.
    Мы старались не касаться политики в наших разговорах, хотя по каким-то умолчаниям я понимал, что и ей не очень по нраву радикальные меры корпуса стражей шаманской революции, и я не очень одобряю иные топорные действия командующего нашим местным гарнизоном.
    Я написал ей письмо, вложив в конверт мое фото. И получил ответное. Через «границу» почтовые сообщения и волны эфира проходили беспрепятственно. С личными поездками дело обстояло не так легко, хотя и не было прямого запрета, но были большие риски.
    Кто первым сделал шаг от дружбы к интиму — сейчас трудно сказать. Но если даже первым написал я «целую», то она ответила «обнимаю». Если я сказал «милая», она ответила «дорогой», на «ненаглядную» – «родной», на «скучаю» — «грущу», «хочу тебя» — «желаю к тебе», и апофеозом стали сказанные одновременно «я тебя люблю»!
В пасть к ледяному дракону.

    Слов не хватало. Мы смс-ились и общались голосом по несколько часов в день. Нас переполнял восторг по поводу обретения нового чувства. Мы рисовали друг другу радужные картины того, какой будет наша интимная близость, и с каким упоением мы отдадимся взаимным ласкам.
    Я был в восторге от Ларисы. Меня умиляла ее наивность в вопросах секса (у нее за всю жизнь был один-единственный мужчина — ее бывший муж, от которого имела дочку-школьницу), ее словесное стеснение (мы пользовались эвфемизмами «мальчик» и «девочка» для обозначения половых органов, иные термины ей казались слишком грубыми для настоящих любовных чувств), ее самая заветная фантазия (походить в мужской рубашке на голое тело перед сексом и избавиться от нее уже в процессе), ее безоговорочная готовность изведать оральный и анальный секс с любимым (даже осознавая, что может быть неприятно или больно с непривычки).
    И я знал, что все это не пустые слова. И если она на что-то нацелена, то обязательно сделает. Примером тому было место ее работы. Лариса работала преподавательницей французского языка в Чукотском Университете, и готовила диссертацию об отличиях произношения от написания в средние века и в новое время.
    Абсурдно? Не вообще, а конкретно там и тогда. Возможно. Но, тем не менее, она каждое утро выходила из теткиной квартиры (она жила у тети в Анадыре, а ее дочка — с бабушкой и дедушкой в Ларисином родительском доме в селе), ждала автобус (если повезет) или шла пешком (если не повезет), но в назначенный час она стояла у кафедры и читала 2-3 (иногда 5) студентам очередную лекцию, а после обеда вчитывалась в фолианты пыльных книг и иногда звонила старому профессору-еврею, единственному оставшемуся на Чукотке иудею, специалисту-знатоку старо-французского, которого власти оберегали от погромов патриотически настроенной молодежи, чтоб иметь возможность показать по аляскинским, японским, южнокорейским телеканалам свою широту взглядов и терпимость к инородцам.
    И в один ненастный день поздней осени, уговорив стражей с противоположных сторон пограничной реки кого словесно, а кого и материально, я перешел пешком мост через Кайлаб, прошагал еще полчаса до заброшенной автозаправки, и сел в дребезжащий рейсовый автобус маршрута Улан-Удэ — Анадырь.
    В тот год зима запоздала с визитом на Крайний Север Дальнего Востока. Снега почти не было, бесконечно тянулась унылая тундра, чахлые кустарники, и нудный, непрестанный, угрюмый дождь. Иногда вдали виднелись сожженные красноармейцами села, а иногда и косые Андреевские кресты, на которых белочукчи устраивали «карбышевку» попавшим в плен первым. С одной стороны, был контраст с моим радостным настроением — ведь я ехал на встречу с желанной и любимой женщиной. С другой — я не знал, доеду ли вообще живым, встречусь ли с ней и вернусь ли обратно: я добровольно шагнул в пасть ледяного дракона, и в его воле было проглотить меня сразу, или потом, или же выпустить меня невредимым, дивясь безрассудной отваге смельчака, осмелившегося въехать в Страну Ночи без поддержки истребительных батальонов и без связей с шаманско-охотничьими кругами.
    Унылая пелена серого дня без солнца сменилась вскоре тоскливой тьмой полярной ночи, когда автобус пересек Полярный Круг, и в такой же темноте поздней ночью я ступил на чукотскую землю. Старый таксист довез за приемлемую сумму до ближайшей гостиницы, хвастаясь по пути, каким он был хорошим охотником в свое время, и как белый снег тундры в итоге выжег глаза и почти ослепил его, вынудив стать шофером в грязном городе, где нечем дышать.
— Я доехал, Лариса! — звоню ей. И она берет трубу моментально, видимо ждала моего звонка, не ложилась спать, хотя уже почти два часа ночи. — Я в гостинице «Белый песец», но она мне не нравится: и постояльцы подозрительные, и номер без удобств. Ты позвони мне утром пораньше, разбуди в семь, начале восьмого, я поеду в гостиницу «Черный соболь», может там будет лучше.

— Хорошо, обязательно позвоню! Ты нормально доехал, никаких проблем не возникло? — так приятно слышать заботу и искреннее волнение в ее словах.

— Абсолютно никаких, — заверяю я ее, не рассказывая никаких подробностей проверок на дорогах, тем более они благополучно улажены. — Главное, чтоб ты завтра в 9 утра смогла прийти ко мне.

— В 9 никак, милый. Я на 9 записалась к парикмахерше. Ты же хочешь видеть свою Ларису красивой?

— Моя Лариса красива всегда и везде.

— В 10, и ни минутой раньше.
Один день за Полярным Кругом.

    За несколько минут до 10, изнывая от нетерпения, и не выдержав метания в четырех стенах номера другой, более приличной гостиницы, я спустился вниз, и курил на крыльце, вглядываясь в еле видные силуэты редких прохожих. Моросил противный дождь, и почти все прохожие были укрыты зонтиками. У меня сильней забилось сердце, когда одна из фигур под зонтиком не проследовала мимо ограждения гостиницы, а вошла в калитку и поднялась на крыльцо.
    И тогда, лицом к лицу, я первый раз увидел ее реально:
    Под страшными пытками я и то не вспомню, во что она была одета, какого цвета было пальто, или какого фасона головной убор? Я утонул в бездонной глубине ее черных глаз, я увидел тот идеал красоты, который искал всю жизнь,

12 3