Воспитатель - читать порно рассказ онлайн бесплатно

молча привела себя в порядок. Я заметил, что лицо ее сильно покраснело, но еще не знал твердо, приписать ли это стыду или возбуждению. К тому же меня отвлекало единственное, что причиняло мне досаду на протяжении всей экзекуции — это невозможность сдерживать свою эрекцию, так что мой член увеличился в размерах так, как только возможно. Поэтому я не присматривался к Лике, стремясь скрыть свои непедагогичные мысли и чувства... Прошло несколько недель. Экзекуции на первом этаже стали обыденным явлением. Я окончательно убедился в том, что Лика не только получает удовольствие от наказаний, мало того — что именно порка приносит ей ни с чем не сравнимую остроту ощущений. Похоже было, что вся ее сущность жаждет порки и ради нее она готова пожертвовать многими своими капризами. Чтобы не возбудить подозрений, я нарочно неохотно принимал просьбы провести воспитательную работу. В первые дни после наказания Лика вела себя очень хорошо, в школе занималась прилежно, но словно бы затем, чтобы через неделю или две недели выкинуть еще какую-нибудь пакость. Это еще больше убедило меня в том, что моя воспитанница просто напрашивается на порку, и что у нас с ней появилась маленькая тайна.
Мало-помалу наши сеансы, как я их называл про себя, родственницами Лики воспринимались уже без всякого смущения. Соответственно, и я без стеснения развил свою теорию. Я говорил, что у девочки затянулся переходный период, и что лишь строгие меры спасут ее от полной распущенности и моральной гибели. Следовательно, ее необходимо сечь не слишком часто, но сильно. Я встретил полное понимание и просьбу не пропускать ни одного ликиного проступка, с тем, чтобы воспитательный процесс развивался без перерывов.
Я объявил также, что наказание ремнем с пряжкой с той силой, с какой это необходимо для воздействия на Лику, может нанести ей травмы, а поэтому следует перейти на розги. Возражений не было ни со стороны родственниц, ни со стороны Лики, мало того — розги ей тоже больше нравились. Прутьев можно было собрать сколько угодно и на наших участках, и у реки, рядом с нашими домами. Для того, чтобы порка не проходила в походно-полевых условиях, мы договорились считать комнату, где я порол Лику, помещением для экзекуций, а посреди нее поставили деревянную скамью. Теперь Лика могла ложиться во весь рост, а я имел возможность даже привязывать ее за руки и за ноги. Впрочем, это было излишним — Лика ни разу не делала попытки взбунтоваться, и под самыми хлесткими ударами не делала попытки встать. Она кричала, визжала и извивалась, а иногда просила о пощаде или о передышке (первого я не давал никогда, второе — изредка), но не противилась тому, что я делаю с ней.
Постепенно установился такой порядок... я приходил к ним домой раз в неделю, выслушивал рассказ о поведении Лики, сам читал ей нотацию и затем мы вместе отправлялись в комнату для порки. Ее родные стали даже уходить из дому, чтобы меня во время исполнения долга ничего не отвлекало. Если провинность была чересчур ужасной, я выражал желание высечь Лику в тот же вечер, и со мной всегда соглашались. Я чувствовал, что за ее выходками стоит именно желание получить побыстрее и посильнее. Набедокурив, Лика с трудом сдерживалась, чтобы не прибежать ко мне раньше, чем придут ее родители, и не пригласить меня на порку. Меня восхищала возможность делать наказания разнообразными, в соответствии с тяжестью проступка (то есть по всем правилам педагогики). Как правило, Лика получала тридцать — пятьдесят не очень сильных ударов, но бывали и исключения. За грубость по отношению к старшим я порол ее особенно жестоко; несколько раз следы от розог оставались на ее полушариях по неделе и больше, а сразу после такой порки она не могла сидеть и даже пропускала из-за этого занятия в школе. Но поскольку розги действовали на нее благотворно, меня даже просили — с глазу на глаз — сечь сильнее. Я, конечно же, не мог отказать. Не менее интересно было назначать наказания и за мелкие провинности. Иногда, к примеру, я стегал ее по рукам прутьями или крапивой. А один раз поставил в угол на колени. Это ей очень понравилось, а еще больше — случай, когда перед тем, как лечь на скамью, она должна была выстоять в углу полчаса со спущенными трусиками и сложенными за спиной руками. После этого она всегда просила меня ставить ее в угол перед поркой, но я следил за тем, чтобы наказания не превращались в заказные, и делал только так, как мне нравилось. И Лика никогда не возражала мне, более того — моя строгость импонировала ее характеру. Глядя, как она по моему приказу обнажает свои самые интимные части тела, как поспешно, глядя мне в глаза и полуоткрыв рот, принимает унизительную позу, я не мог поверить, что передо мной та самая развязная девица, для которой не существовало ничего святого, которая ругала матом своих родных, издевалась над своими парнями и принимала наркотики. Может быть, именно это ей и требовалось с самого начала? Не знаю. Я не психолог и не сексолог, так что могу говорить лишь о том, что наблюдал собственными глазами.
Конечно, для такой испорченной девчонки было весьма естественным попытаться меня соблазнить. И несколько раз — что греха таить — мы занимались с ней сексом. Прежде всего она несколько раз попыталась сделать мне минет, но это было в те дни, когда ее родные еще не отлучались из дому, и я опасался, что нас застанут. Что, конечно, основательно подорвало бы доверие к моим педагогическим способностям, и даже могло бы стать основанием для какого-нибудь уголовного дела. К тому же Лика уже давно обжималась с парнями и — как я заметил по следам на ее руках — хотя бы пару раз в своей жизни кололась наркотиками, так что вполне могла страдать какой-нибудь венерической болезнью. Кроме того, я помнил, как долго пришлось практиковаться моей супруге, прежде чем она научилась сосать и облизывать мой член так, чтобы мне это было приятно. Зато теперь, хотя ей уже было за тридцать, она великолепно обслуживала меня. И я не ожидал получить особенного удовольствия от этой девчонки. Но потом, когда мы стали оставаться одни, а доверие между нами переросло в сообщничество, я стал позволять себе и эту милую шалость (я имею в виду обычный секс). Я каждый раз брал с собой презерватив, и если обстоятельства позволяли, то вслед за поркой следовала другая игра. Выпоров Лику, я приказывал ей подняться, ставил у стола — в той позе, в которой отстегал ее в первый раз — клал руки на ее горячие и красные ягодицы и вводил в нее сзади свой член. Пару раз я имел ее обычным способом, но обычно трахал ее в анальное отверстие. Лике это, видимо, тоже нравилось — во всяком случае, она бурно кончала. Моя жена не любит анального секса, а с Ликой я мог не стесняться. Ей было, разумеется, больно, но ведь я только что причинял ей не меньшую боль, стегая розгами по голой коже, так что можно было — для очистки совести — считать и этот половой акт составной частью наказания.
Шли месяцы, учебный год приближался к концу, и мать Лики все чаще говорила мне с благодарностью, что регулярные наказания пошли ее дочери на пользу. Лика перестала баловаться наркотиками и таблетками, стала одеваться скромнее, перестала хамить учителям и даже в школе занималась успешнее. Однако — и это повторялось регулярно весь год — периодически она как будто и опять начинала хватать двойки и прогуливать уроки. Я объяснял это тем, что секу ее недостаточно сильно, на самом же деле догадывался, что Лика ведет себя так, потому что ей снова хочется насладиться поркой. На всякий случай я прибавлял, что даже если девочка ведет себя лучше, это не дает повода смягчить экзекуции, напротив, необходимо закрепить урок и за меньшие провинности назначать не менее суровые наказания.
Незаметно подошли выпускные экзамены. Лика делала успехи, ее родители заговорили даже об институте. Но я с сожалением думал о том, что Лику-студентку я уже не смогу воспитывать за недостаточное прилежание, а стало быть, нам придется расстаться. И вот к сегодняшнему дню я мог считать свою миссию выполненной. Сегодня утром я увидел, как Лика в последний раз в жизни идет в школу, и не смог удержаться от тяжелого вздоха. Весь день с утра я чувствовал себя не в своей тарелке. Умом я понимал, что все складывается так, как и должно быть. Лика окончит школу, превратится в полноправную гражданку, а наши останутся лишь воспоминанием — несомненно приятным для меня и почти наверняка таким же для моей воспитанницы. И все-таки я чувствовал разочарование от того, что все это так быстро кончилось. Перестань, уговаривал я себя. Ты получил от судьбы то, что хотел и даже больше. Твои отношения со взрослой девушкой не могли продолжаться и дальше таким же образом. Это неестественно. А значит, и хорошо, что точка будет поставлена вовремя.
И все-таки мною владела грусть и печаль.
Ну что ж, подчинимся обстоятельствам.
Вернувшись домой, я вышел во двор, чтобы покурить. В доме я никогда не курил, чтобы не повредить здоровью моих домашних. А на этот раз отошел и подальше — к забору. И вдруг услышал разговор двух женщин в соседнем дворе...
— Представляете, все экзамены провалила! Вчера, вместо того, чтоб готовиться, пошла куда-то с подружками, такими же двоечницами, напилась там пьяная, пришла утром в школу — хоть бы сказала, что заболела — нет, так и начала сдавать, и конечно, ничегошеньки не сдала! Второгодница! Что теперь делать, не представляю!
— Всыпать покрепче!
— Да уж не в первый раз. Придется опять хорошего человека беспокоить. Пусть выдерет сегодня вечером, да так, чтоб на всю жизнь запомнила! Ничего-ничего! И потом каждый день будет получать.
Я потихоньку отошел от забора. На душе стало легче. Я не сомневался, почему Лике пришла в голову мысль напиться вчера вечером, и голова слегка кружилась от сознания, что впереди — еще как минимум год строгого воспитания. Не теряя времени, я стал присматривать самые толстые прутья для сегодняшней розги. За провал всех экзаменов Лике полагалась самая жестокая порка, и я заранее обдумывал нотацию, которую намеревался прочитать в присутствии ее родителей