Нинка - читать порно рассказ онлайн бесплатно

Я родился и провел всю юность в тихом подмосковном городке, в двухкомнатной «хрущевке», где кроме родителей, меня и сестры периодически жила еще и бабушка. В такой тесноте было не до особых церемоний, можно было застать и маму и сестру в любой степени раздетости, мне сызмала как-то объяснили различия между мужским и женским телом, и ничего особенного в щеголянии полуголым я не находил. Сестра Нина (она старше меня на три с половиной года) спокойно купала меня чуть не до школьного возраста. К чести родителей, я ни разу в жизни не видел никаких их любовных отношений, так что подглядывать и вообще задумываться над половыми вопросами мне и в голову не приходило.
Видимо, «своим умом» лет в пять-шесть я дошел, что потрогать «писик» бывает приятно и в минуты одиночества и грусти развлекался, не находя в этом никакого греха.
Первый опыт, в некоторой степени эротический, я отчетливо помню: мы, как обычно летом, гостили у бабушки в деревне. Было очень жарко, бабушка наполнила водой старую ванну, из которой она поливала грядки, и предложила нам с Нинкой искупаться. Это было лето перед моим первым классом, т. е. мне уже было семь лет и я несколько стеснялся (не Нинки или бабушки — а вообще, раздеваться в чьем-то присутствии). Но, в конце концов, мы с Нинкой уселись в воду и стали плескаться. Я, честно говоря, не помню, как тогда выглядела Нина — ей ведь уже было одиннадцать — меня это не интересовало. Но я помню, как Нинка, под предлогом мытья, стала хватать и теребить мой членик. От ее (довольно грубых) прикосновений член становился твердым, как карандаш, и Нинку, видно, это очень занимало. Я бы, наверное, забыл эти летние игры, но и когда мы вернулись в город, еще до школы, когда родители были на работе, Нинка скомандовала мне идти мыться.
Мыться мне совсем не хотелось, и потом я чувствовал, что тут дело не чисто, но Нинка была значительно крупнее и сильнее меня (она всегда была спортсменкой) и могла запросто поколотить. Я стал ныть, и потребовал, чтобы она тоже залезла со мной в ванну. К моему удивлению, Нинка согласилась: и точно, для вида потерев мне спину, она взялась за мой «писик». В общем-то, я был бы не против, но Нинка совсем не умела этого делать — она терла и зажимала в кулак мой карандашик, это было скорей больно, чем приятно. Не помню, сколько раз мы с ней купались, но мне быстро надоело, в очередной раз я ныл и отбивался, пока Нинка не отстала.
Трогать себя сам я давно умел и делал это гораздо приятнее, чем Нинка. Обычно я засовывал руку в карман, доставал член из трусов и осторожно мял и катал его. Если была подходящая обстановка и настроение, я мог делать это часами, кончать я не кончал, так что трусы оставались чистыми, и никто ничего не замечал. Но дома обычно что-нибудь быстро отвлекало меня от этого занятия, а в школе на уроках было очень тоскливо, и я предавался этому со всей душой — это меня и сгубило. Училка заметила мою руку в кармане и капнула родителям, хорошо еще хоть в школе не раззвонила. Маманя очень перепугалась: я помню бесконечные разговоры, когда она выпытывала, как давно и зачем я это делаю, да кто меня научил. Я был сначала удивлен — что здесь такого, почесать, когда чешется? Потом крайне подавлен — я понял, что сделал что-то нехорошо, мне это прямо не говорили, но по суматохе было понятно и так. В конце концов меня долго пичкали какими-то желтыми порошками — как я понял много лет спустя, лечили от глистов! Вот, блин, были медицинско-педагогические гримасы! Трогать себя я, естественно, не перестал, но понял, что делать это надо потихоньку.
Тут появилась новая проблема — во время троганья член становился липким, а в самый приятный момент из него брызгала какая-то фигня, по следам от которой меня тут же вычисляли. Забавно, но в то время я совсем не связывал свои упражнения с неприличными словами, которые уже знал, и со сведениями о технологиях делания детей, которыми меня снабдили товарищи. Меня возбуждала «неприличность» того, что я делаю — так, я помню, что по ночам тихонько снимал трусы и бродил по спящей квартире, замаскировав голый зад и торчащий член майкой. При этом надо было двигаться крайне медленно и осторожно, но опасность, сама возможность быть пойманным и возбуждала больше всего. Потом я облегчался в унитаз и возвращался досыпать. Мое любимое время было сразу после уроков, когда родители на работе, а Нинка еще не пришла — я ложился на диван и, витая в смутно-приятных мечтах, спокойно дрочил часок. Когда приходила сестра, все уже было шито-крыто: сперма с пола подтерта, а я делал уроки.
При всем при том, я был вполне нормальным и заурядным ребенком — гонял в футбол, таскал двойки из школы, дрался с Нинкой. Вообще-то мы с ней жили довольно дружно, она меня опекала и защищала, но меня всегда доставала привычка взрослых ставить ее мне в пример. У Нины и оценки хорошие, и уроки она уже сделала, и учителя ее хвалят — если после этого и сама Нинка лезла ко мне с нотацией или пыталась командовать, я лез в драку, благо подрос и мог дать ей сдачи. Так что в эти годы мы раздружились — у Нинки была своя компания и своя жизнь, а у меня своя.
Как-то весной, мне кажется, в апреле, потому что погода была уже хорошая, но отопление еще не выключили и в квартире было ужасно жарко, выяснилось, что Нинка будет теперь сидеть дома — готовиться к экзаменам за восьмой класс. Я, конечно, позавидовал, но только потом понял, что лишен возможности уединиться — когда я вернулся из школы, Нинка лежала на ковре на полу, уткнувшись в книжку. Так было и на следующие дни: Нинка сидела дома и яро долбила науку, или слонялась по квартире с книжкой, или валялась на ковре в одной футболке и трусах. К этому времени сестрица стала совсем барышней: во-первых, она отрастила волосы, что ей очень шло, потом, хоть она и осталась худой и широкоплечей, у нее появились неслабые сиськи и вся она приобрела округло-женские очертания.
К этому времени я довольно детально был осведомлен о взаимоотношениях полов, во время своих онанистических сеансов я представлял смутные женские фигуры, но был очень удручен неполнотой своих сведений. Я, например, так до конца и не был уверен, сколько дырок у женщины — писают они тем же, куда надо засовывать при ебле, или это раздельные вещи. Спросить у друзей было нельзя — засмеют, а времена, когда можно было рассмотреть у Нинки, давно прошли.
Примерно в таких заботах я ходил по кухне, когда туда заявилась Нинка. Она чуть не с порога уставилась на мои оттопыренные трусы и грозно спросила:"Это что такое? Опять трогаешь?» — я и не заметил, что у меня стоит, и хоть и не был ни в чем виноват, смутился и залепетал что-то в свое оправдание. Нинка, конечно, была в курсе того давнего скандала и сейчас увидела возможность отыграться на мне. «Ну-ка, покажи!», — скомандовала Нинка. Я покорно спустил трусы и предъявил елду — Нинка осмотрела ее издали и удивленно сказала:"Ну ты акселерат! Тебе уж скрестись можно... Иди, помой, чтоб не чесалось.» — и отпустила меня с миром.
Я послушно пошел в ванную, помыл, потом подрочил и спустил в теплую струю воды. Сестру я не стеснялся и был почти уверен, что она ничего не капнет родителям — Нинка всегда была вредина, но не ябеда. Меня больше занимало, что такое «скрестись» — я сильно подозревал, что это еще один синоним ебли, но как-то не верилось, что я взаправду на это способен и что Нинка знает обо мне больше меня. Нинка снова валялась на полу среди книжек и читала, подперев руками голове, а я слонялся и старался придумать, как подступить к ней с расспросами.
— Ты помыл? — я вздрогнул и посмотрел вниз: блин, он снова поднимался! Я сообразил, что лучше прикинуться дуриком:
— Помыл, но все равно чешется.
— Холодной водой?
— Холодной.
— Может, у тебя там болячка, покажи, — я с готовностью обнажил гордо стоящего багрового друга. На сей раз Нинка привстала, взяла его рукой, оттянула кожицу, внимательно оглядела со всех сторон, приподняла вытянутым пальцем яйца, потом вдруг с раздражением сказала: «иди отсюда, машет как флагом!» Я удалился в другую комнату. В этих манипуляциях сестры с моим членом был некоторый кайф, я подумал, что с удовольствием посидел бы с ней в ванной, как три года назад. Я уже разложил учебники и принялся за уроки, когда появилась Нинка и остановилась в дверях.
— Слушай, долго так торчит?
— Когда как. Иногда чуть не весь день.
— И чего ты делаешь?
— Да ничего. Поторчит, поторчит, и постепенно опустится.
— А из него такая белая жидкость не капает?
Я почему-то понял, что вопрос важный и задумался «блин, она и про жидкость знает!» но решил продолжать изображать дурика:"какая белая? Ну сама знаешь — желтая такая, когда писаешь.»
— А когда торчит, тоже желтая?
— Когда торчит, фиг пописаешь! — это я сказал абсолютно искренне и с чувством.
Нинка, казалось была удовлетворена и я решился задать свой вопрос:"А что такое «скрестись»?». Нинка помялась, почесала подбородок:
— Ну, это... как бы... Ну, когда парню очень хочется... очень чешется, он просит свою девушку, чтобы та разрешила ему засунуть эту... штуку...
— Но это как дети делаются? — не выдержал я.
— Нет, никаких детей. Это все равно, как трогать себя, только по-другому. Ну, как дети играют или жених с невестой. Но, ясное дело, это ужасно неприлично, хуже, чем трогать себя, если узнает кто, родители тебя убьют.
Я жадно впитывал информацию:
— А когда мы в детстве купались в ванной — мы скреблись?
— Ну... почти... — только у тебя не торчал.
Я загорелся идеей и как можно умильнее стал упрашивать:
— Нин, знаешь, у меня ужасно чешется. Просто не знаю, что с ним делать, и пописать даже не могу. Ты бы не могла это сделать хоть чуть-чуть, я никому не скажу!
Нинка замялась, но быстро решилась:
— Ладно, один разок. Напускай ванну и залезай. И свет не включай!
Я побежал в ванную и открыл краны на всю. Свет я не зажег, но все было прекрасно видно от света через окошко под потолком. Ванна была уже полна и я стал сомневаться, не обманула ли меня сестрица, когда появилась Нинка.
Она стянула футболку, замотала волосы, быстро сняла