от нетерпения, тотчас нацелился на ее влажную норку. Она снова легла, широко разводя колени в немом приглашении. Головка коснулась входа, он надавил и погрузился в нее до упора, заполнив своей затвердевшей разгоряченной плотью ее изголодавшееся по мужчине нутро.
— Надя... Наденька... Девочка моя... — страстно ворковал его охрипший голос у самого уха.
Она его не слышала. Перед замутненным взором, в такт мужским фрикциям, раскачивались на белом фоне зеленые листья фикуса. В затопившем разум удовольствии растворились клуша Танька и Лизкины бриллианты. Очистившись его огнем, Надежда возвращалась к жизни. Ее тело, с каждым ударом освобождаясь от вязкой ядовитой горечи, становилось все легче и легче, до тех пор, пока окрыленная экстазом душа не взметнулась кричащей от восторга синей птицей к потолку.