Лада обосновывалась в столице, купив квартирку на окраине: на более престижную предстояло ещё копить, а ей хотелось надежности на всякий случай. Наступивший бархатный сезон они проводили на морском европейском курорте. Она отдыхала, БМ, как всегда на отдыхе, оттягивался по полной. Познакомившись с очередной компанией соотечественников-поклонников, он зависал с ними везде, где только можно, отметившись во всех злачных местах городка. Лада, сопроводив его в пару мест, быстро утомилась и местами, и компанией, предпочтя шопинг, ленивое загорание и плавание в бассейне бунгало. У неё заканчивались деньги на карточке, она забывала перевести их с кредитки Максима, т. к. видя его, успевала только отчитать за ребяческие пьяные выходки. Вот и сегодня поздно вечером у бунгало остановилась набитая багги, чтоб высадить натусовавшегося рэпера. Лежащей перед ТВ Ладе показалось, что он слишком долго прощается с собутыльниками, пока она не осознала, что машина отъехала уже давно. Сердитая девушка выглянула узнать, чем занят в одиночестве за дверью парень, и раздраженно увидела его лежащим. Не хватало, чтоб обслуга заметила валяющегося и перебравшего туриста: Лада затрясла Максима с целью разбудить.
Менее чем через час заплаканная девушка сидела в приемном покое клиники и ждала врача, проводившего реанимационные мероприятия с Максимом. Она молилась, чтоб медики не опоздали с помощью, которую задержала сама, не сразу поняв, что с ним. Она плакала от страха, вспоминая, как трясла его бездыханного, как ей показалось, как у него шла пена изо рта и его колотило. Как путая английские слова (она плохо говорила, переводчиком ей служил Максим, получивший иностранное образование), она много раз повторяла в трубку, что русскому туристу нужна помощь, он болен, и она не понимает вопросов. (Специально длябольше показывающего, чем скрывающего, и отступила. Он по-отцовски настойчиво уложил её и протянул горячими ветками по спине. Лада проклинала свои веревочки, скрытые в ложбинке ягодиц, и свой беспомощный, напоказ голый вид, так нравящийся Максиму и ей самой, демонстрирующий в самом выгодном свете её тренированную фигуру. Она терпела удары, становящиеся сильнее, как нарочно, по попе, и позже по спине, боясь, что расстегнется замок лифчика. Потом он деловито перевернул её и стал похлопывать по груди и животу, подшучивая над ней, закрывающейся руками. Исхлестав ей ноги и заставив задыхаться от жара парной, он внезапно сел, прижавшись к ней бедром и обняв за талию, и предложил выслушать его внимательно.
Он так аргументированно развивал свою мысль, не давая ей шанса прервать его и вставить хоть слово, что Лада молчала в течение всей его речи. Она пораженно услышала, что он уже не молод и чуть не потерял сына на её глазах. Что он не верит в полное излечение Максима и стремление того к здоровому образу жизни впоследствии. Что ему тяжело осознавать свое потенциальное одиночество и потерю смысла жизни. Что он винит себя во всем случившемся с сыном и с ним самим. Что единственный выход из этого тупика, на его взгляд, — в рождении других его детей, хотя бы для начала одного, но обязательно мальчика, чтоб стал наследником его дела. Что он уверен, что сможет поднять их до того, как отойдет от бизнеса. И уж в чем он убежден абсолютно, так это в том, что на всю жизнь обеспечит женщину — мать его поздних детей и будет ей признателен. — Ну так как, Лада? — спросил он совсем так же, как и его сын спрашивал, когда ждал от неё поддержки и понимания.
Жар парной становился нестерпимым, тело Лады — вялым, мысли то путались, то приобретали пугающую ясность. Она не хотела признаваться себе, что догадалась в середине разговора о финале и в продолжение его мучительно обдумывала ответ. И этот ответ, как сложное уравнение, никак не приходил к общему знаменателю, в котором ей не удавалось свести воедино двух интересующихся ею мужчин или выбрать одного из них. Его рука хозяйски поглаживала ей бок, он отвел взгляд от её растерянного лица и почти собственнически осмотрел вспотевшее тело, переведя руку на бедро, накрыв веревочку стрингов. Теребя скрутившуюся ткань, он прибавил, что видит её в похожем положении, потерявшую все, если Максим не вытянет. Он будто догадался, что она и сама часто думала над этим, бесконечно поздравляя себя хотя бы за своевременную покупку квартиры. Она нравится ему — не умолкал Р. М. — и его предложение в её интересах тоже: ведь она, как ему кажется, не отказалась бы от щедрого пожизненного спонсора, искренне благодарного и в дальнейшем привязанного к ней. «Как к дочери» он не прибавил, посчитав это глупостью. Они ведь хорошо понимают друг друга и могут неплохо поладить. Вставшей и направившейся к двери Ладе он произнес в спину, что его предложение, прими она его, никоим образом не свяжет её ни теперь, ни в будущем: получив все, она останется свободной и вольной распоряжаться своей жизнью. Молча выслушав потрясшее её предложение, она толкнула дверь удушающей парилки и встала под холодный душ. Уже то, что она не отказалась поспешно и не задала кучу вопросов, можно было считать хорошим знаком, решил он.
Вдруг заболела голова, не беспокоившая её даже в период комы Максима. Вереница мыслей, от самых неожиданных и шальных до здравых, заставляла стучать в висках, вызывая пульсирующий спазм. Внутреннее сознание указывало на принятие благородного, такого единственно верного решения, оставляющего её в ряду порядочных людей. Но проклятый червь сомнения без устали подтачивал эту нетвердую веру в беззаботное будущее и заставлял колебаться потерявшую всякую уверенность Ладу. Давно ли у неё не вызывает сомнения надежность БМ как партнера по жизни? А оправданна ли надежда на его здоровье, разбившаяся на её глазах? Как долго он будет хотеть её, всегда ли? Разве их сожительство построено на чем-либо основательном, кроме работы и секса? Расстанься они, как быстро она устроится в профессии сама, так долго бывшая его протеже? Так связанная с ним всем образом жизни? И дьявольский голос изнутри, колотясь ей в виски, шептал: — Другого такого шанса не будет... Это — раз в жизни... Ты — не нянька тому, кто с легкостью может заменить тебя кем угодно... Ты ничего тому не должна... Тот тебе этого не предлагает... И не предложит... Тот ненадежен... А этот — сама основательность... Тебя больше НИКТО не ждет дома... По большому счету, ты НИКОГО не предаешь... ЕГО, про которого ты запретила себе думать, ты ПРЕДАЛА давно... Ты НИКОГО не любишь... Да и тебя НИКТО не любит... Так чего ж ты сомневаешься? Под шум льющейся воды ей чудились сперва вкрадчивые, затем усиливающиеся, перебивающие друг друга шепоты: — Предательница... Изменница... Лицемерка... Ты уходишь, когда им плохо... Жестокая... Уже двое... Кто следующий?... Кто?... Кто?..
Лада выключила истязающую её мозг воду. Шепоты сделались глуше, они как будто уже покидали её, доносясь издалека обрывочно и малоразборчиво. В сопровождении едва слышимых: — Ты будешь наказана... Наказана... Будешь!... Ты!... — замерзшая девушка вернулась в парилку. Настороженный взгляд бизнесмена она встретила как можно более ясным взором; и он подавил тревогу, признательно взглянув на неё. Она села, потом легла на лавку. Он придвинулся к её голове и, положив руку ей на волосы, уточнил, что ей надлежит подумать, и он станет ждать сколько необходимо. Перебирая её мокрые пряди, он не хуже коварного искусителя манил её воображение щедрыми посулами и непременным благополучием — основой её будущего счастья и благоденствия. Не забывая упоминать её полную свободу от всяких обязательств. Лада молчала, косвенно подтверждая его догадку положительного ответа. Уже приняв ожидаемое решение.
Посетив в клинике гинеколога, расспрашивавшего о её средствах контрацепции, и сдав анализы, они вернулись в домик, где мужчина ушел вздремнуть, настоятельно посоветовав и ей. Она устроилась возле бассейна подумать, хотя основной выбор был ею сделан. Вновь её терзали угрызения совести, и она страшилась поддаться им и ошибиться. Её пугали грядущие разительные перемены; было страшно жаль себя, такую молодую, вынужденную уступать манипулирующим ею мужчинам, могущим исполнить её мечты об известности. И вдруг вспомнился тот, который щедро дарил ей любовь, и себя, и её саму — всё, кроме славы... И ей почудилось, что можно так легко сейчас же встать и убежать отсюда, где её покупают, зная, что она продается. Ведь у неё пока есть деньги. И немало. На первое время. Деньги... Пока они есть... А в её самостоятельной жизни их не будет много. И найди она ЕГО, и живи с НИМ, — тоже не прибавится... А богатство — здесь и сейчас у того, другого, предлагающего быть с ним и просящего не так уж и много, если разобраться. Лада отвернулась от терпимого послеобеденного солнца.
— Ты почти сгорела, нельзя же так, я предлагал тебе уйти в дом, — деньги стояли над ней в плавках и с кремом от загара в руках. — Не вставай, я намажу тебя! Подвинься! Он присел на лежак и холодными жирными руками заскользил по её и впрямь горевшей спине. Не обратив внимания на её слабые протесты, усердно прошелся ладонями по ягодицам, как бы примеривая их себе по размеру, спустился до щиколоток и повел руки обратно, чувствительно сжимая кожу бедер, ляжек. Аккуратно расстегнул лифчик, вновь не заметив её сдержанного негодования. И долго, упорно мял её тело, низко запуская пальцы под мышки, на сплющенные груди, в щель между напряженными ягодицами и на сомкнутые ляжки, касаясь промежности. Легонько приподняв, перевернул Ладу на спину, по-отечески улыбаясь её неловким попыткам поймать съезжающий с неё расстегнутый лифчик. Солнце обожгло ей глаза, не спасли даже закрытые веки, сквозь которые оно жарило. Девушка прикрыла лицо рукой, с тревогой ощущая скольжение по телу его сильных рук, становящихся все менее отеческими. Чисто символически пробежавшись по открытому животу, он заскользил по ногам, тщательно разминая бедра и ляжки, импровизированно массируя их. Легкое нечаянное касание вскоре сменилось на уверенное потирание её промежности, замаскированное под расслабляющий массаж. Лада была уверена, что он не пропустил